Виктор Турецкий

Об авторстве песни "Священная война"

По официальной версии, текст песни «Священная война» был написан поэтом-песенником Василием Лебедевым-Кумачом в ночь с 22 на 23 июня 1941 года. С недавнего времени (с начала 90-х) по средствам массовой информации гуляет другая версия, выдвинутая журналистом Андреем Мальгиным. По его мнению, «Священную войну» написал в 1916 году учитель рыбинской гимназии Александр Боде. Естественно, в те годы о фашистах ещё никто не подозревал, равно как и о Советском Союзе, поэтому нынешние строчки «с фашистской силой тёмною», «гнилой фашистской нечисти» и «за наш Союз большой» у Боде имели иной вид. Мальгин сообщает, что Боде в конце 30-х, незадолго до своей смерти, послал песню Лебедеву-Кумачу, а тот, когда в июне 1941 года возникла потребность в патриотическом тексте, воспользовался этими стихами, выдав их за свои.

С тех пор как Мальгин объявил о своих разысканиях, у него появились как сторонники, так и противники. Среди первых можно назвать внештатного корреспондента «Независимой газеты» Владимира Шевченко, музыковеда Евгения Левашева, А. Азаренкова, Семёна Бадаша из Германии, литературоведа и поэта Андрея Чернова; среди вторых – культуролога и историка Вадима Кожинова, исследователя Юрия Бирюкова, журналиста Сергея Макина, Наума Шафера, Алексея Баринова, петербургского литературоведа Леонида Дубшана. Общий ход дискуссии вкратце изложен в «живом журнале» некоего москвича, скрывшегося под псевдонимом Sarmata (после статьи даны ссылки на все интернет-источники).

В 1999 году Мещанский районный суд города Москвы признал сведения, изложенные в статье Шевченко, «не соответствующими действительности и порочащими честь, достоинство, деловую репутацию автора песни „Священная война” В. И. Лебедева-Кумача». Но, по моему мнению, вопрос авторства так и остался нерешённым, и я взялся за эту статью, надеясь, что она в какой-то степени поможет прояснить дело.

Данная статья – не научный труд, не аналитическая работа и ни в коем случае не экспертиза, она представляет собой только ряд наблюдений и рассуждений, которые я попытался систематизировать.

Я не вижу смысла скрывать своего вполне определённого мнения по поводу авторства песни – я убеждён, что она вышла из-под пера Лебедева-Кумача. Поэтому, если что-то свидетельствовало в пользу советского поэта-песенника, я не упускал случая об этом заявить. Но я старался, чтобы моё убеждение (которое, к слову, не являлось априорным, а основывалось на первоначально подмеченных мною фактах) не превратилось в предвзятость, мешающую оценкам с позиций здравого смысла, заставляющую подтасовывать факты и допускать натяжки в выводах. Если бы я, паче чаяния, убедился в своей изначальной неправоте, то написал бы об этом, хотя статья, конечно, вышла бы другой.

Ещё оговорюсь, что я не ставил, да и не мог ставить своей целью УТВЕРДИТЬ авторство Кумача. Доказывать, что «Священную войну» написал Лебедев-Кумач (равно как и опровергать) для меня затруднительно. Решающим доказательством той или иной точки зрения было бы предоставление аутентичной рукописи – черновика, писанного рукой Боде или Кумача. Как утверждают сторонники Мальгина, черновик Боде похищен и судьба его неизвестна. Юрий Бирюков делал анализ черновика Лебедева-Кумача, но в моём распоряжении этого документа, естественно, нет, и его факсимильного изображения я нигде не находил. Таким образом, я лишён возможности удостовериться собственными глазами, кто из оппонентов говорит неправду.

По тем же причинам я не могу делать какие-либо выводы, основываясь на письмах семьи Боде и на подшивках старых газет (в частности, рыбинских). Мне также неизвестны и недоступны другие поэтические произведения рыбинского учителя, если не считать текста, фигурирующего в статье Шевченко, – там указано авторство Боде, но не указан источник публикации. Сообщается только, что Шевченко «собрал по крупицам недостающие факты из жизни Боде».

Но если нет способов подтвердить или опровергнуть авторство одного из «претендентов», то можно как минимум оценить, какова вероятность создания песни в 1916 году и создания в 1941-м. Сразу хочу сузить область поиска: из-за отсутствия доступа ко всему творческому наследию Боде остаётся только одна реально достижимая цель – рассмотреть, мог или не мог Лебедев-Кумач написать в 1941 году «Священную войну». Материалом анализа должен служить текст самой песни и другие поэтические тексты Кумача, написанные до 1938 года. Этот материал легко найти в Интернете.

1938 год я выбрал для «чистоты эксперимента». Надо сказать, что авторы не сходятся в том, когда Боде отправил Кумачу песню. В ЖЖ Мальгина указан 1939 год; Азаренков сообщает о конце 1937-го, а Шевченко конкретизирует – декабрь 1937-го; Чернов говорит о 1938-м. Итак, самая ранняя дата – декабрь 37-го; после этого, если принять, что история с плагиатом – не выдумка, текст Боде мог в какой-то мере влиять на дальнейшее кумачёвское творчество. Стало быть, безбоязненно можно рассматривать песни и стихи Кумача до 1936 года включительно. По зрелом размышлении я всё же счёл целесообразным не отвергать и тексты 1937 года. В самом деле – маловероятно, чтобы ВСЁ, написанное Кумачом в 37-м, появилось исключительно под занавес, в декабре, после получения письма Боде. Но примерами 37-го года я старался не злоупотреблять.

При написании статьи я пользовался такими источниками, которые легко найти в Интернете. Их список – в конце статьи.

Я профан в музыке, поэтому не касаюсь ни музыкальной стороны произведения, ни творчества композитора Александрова в целом. Принцип анализа – работа с текстами и только с ними.

Эта статья задумана довольно давно. Поводом к написанию послужила так называемая «научная экспертиза» песни, проделанная Левашевым. Беру эти слова в кавычки, поскольку считаю, что к работе Левашева, грешащей тенденциозностью и поверхностностью текстового анализа, такое словосочетание неприменимо.

Статья писалась долго. За это время ряд авторов высказался по данному вопросу, причём многие их тезисы совпали с тем, о чём собирался говорить я сам (например, о перекличке «Священной войны» с кантатой «Вставайте, люди русские»). Поэтому такие тезисы я излагаю максимально сжато и с указанием моих предшественников.

Я ставил перед собой задачу, подобную той, которую сформулировал Левашев в начале своей статьи. Он пообещал читателю «анализ типичных стилевых признаков песенного наследия В. И. Лебедева-Кумача в их сравнении с поэтическим стилем песни „Священная война”». Но я категорически не согласен с тем, каким образом Левашев решает эту задачу. Его метод состоит в следующем: он просматривает предшествующее творчество Кумача, выделяет типичные признаки (при этом путая пятистопный хорей с четырёхстопным), затем не находит таких же признаков в «Священной войне» – и делает вывод: «там всё другое», стало быть – Кумач этого не писал. К тому, насколько «там всё другое», я ещё вернусь, а пока замечу, что такой метод по своей сути порочен, ибо так можно «доказать» много чего интересного. Например, объявить плагиатом французские стихи Пушкина. Как же! Пушкин ведь русский поэт и писал по-русски, а во французских стихах – всё другое, ни одного русского слова! (Утрирую, конечно, но суть от этого не меняется.)

А идти нужно противоположным путём. Не отмечать с радостной поспешностью, что в «Священной войне» нет того-то и того-то, а наоборот – смотреть, что же в ней ЕСТЬ, а затем проверять, присутствует ли то же самое в предыдущих произведениях автора.

И у сторонников, и у противников Кумача попытки текстологического анализа песни являются эпизодическими и не ставятся во главу угла. Или ставятся, как у Чернова, но там аргументация во многом построена на личных и, как по мне, малоубедительных ассоциациях автора (например, народность «Священной войны» подкрепляется среди прочего и таким аргументом, как сближение строки «Пойдём ломить всей силою» с народной пословицей «Сила солому ломит»). Моей задачей было хоть как-то заполнить этот пробел. А также, опираясь на здравый смысл, попытаться парировать некоторые типичные доводы «теории плагиата».

Итак.

Центральная тема «Священной войны» (в нынешнем виде – то есть в том, в котором песня получила известность) – война с фашистами и фашизмом. Спору нет, тема эта и впрямь не замечена в кумачёвском творчестве до 1941 года. Надо ли объяснять почему? Всё же не поленюсь: да просто потому, что до 1941 года мы с фашистами не воевали. Нельзя сказать, что общество совсем уж не ожидало этой войны, но, напомню, после пакта Молотова – Риббентропа официальная советская пропаганда усердно твердила о дружбе с немцами, и представление их в качестве противника, пусть даже потенциального, могло быть расценено как провокация. В 1939-м, после заключения пакта, Молотов говорил: «Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признавать или отрицать, это – дело политических взглядов. Но любой человек поймёт, что идеологию нельзя уничтожить силой, нельзя покончить с ней войной. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за „уничтожение гитлеризма”». Кумач, как никто чуткий к любым изменениям официальной идеологической линии, едва ли мог в таких условиях писать, что фашисты – наши враги.

Образ врага в творчестве Кумача заслуживает особого разговора, так как в этом образе проявилось как кумачёвское стремление отразить официальную позицию властей, так и осторожность. Идеологический стандарт сталинских лет можно в целом представить так: мы живём в единственной в мире свободной стране, а вокруг – враги, думающие лишь о том, как нас поскорее уничтожить. Эти враги иногда проникают на нашу территорию – в виде шпионов и их пособников, затаившихся недобитков старого мира, враждебных Советской власти. Помимо этих вредителей, существуют просто криминальные элементы, а также всякие несознательные личности, наносящие вред государству в силу своей безответственности, отсутствия твёрдой позиции и моральных устоев и по другим подобным причинам. Этих, бывает, ещё можно перековать в советском духе, – а шпионов и вредителей мы уничтожаем.

Эти типы присутствуют и в творчестве Кумача. О «внутренних» врагах говорится, например, в «Были о Степане Седове» («И враг и вор / Ходят ночной порой!»), о них упоминается и в «Весеннем севе» («Хлестните покрепче стихами и прозой / Тех, кто забыл о запасных частях!»), и в «Стройке» («Сам обыватель вдруг угас, / Смиривши свой ехидный шёпот»), и в «Жаркой просьбе» («Любой деляга хуже, чем лодырь, / Балдеет от каждого градуса»). Но гораздо чаще Кумач напоминает нам о существовании внешнего врага, навязчиво приплетая его чуть ли не к каждой второй своей песне. И что интересно – в большинстве случаев внешний враг носит довольно абстрактный характер. Постоянно твердя о потенциальной угрозе нападения на Союз, поэт практически нигде конкретно не говорит, от какого государства может исходить угроза. Враг – не прошлый, а будущий, потенциальный – обозначен общим термином «враг». Например:



Когда настанет час бить врагов,

От всех границ ты их отбивай!

(«Спортивный марш», 1937)



И врагу никогда

Не гулять по республикам нашим!

<...>

Наглый враг, ты нас лучше не трогай,

Не балуйся у наших ворот…

(«Песня трактористов», 1937)



Но сурово брови мы насупим,

Если враг захочет нас сломать…

(«Песня о Родине», 1935)



И если враг нашу радость живую

Отнять захочет в упорном бою…

(«Марш весёлых ребят», 1934)



Или же под врагами подразумевается старый мир богачей и капиталистов, «вся старь», оставшаяся за границами Союза («Два мира»). И только постфактум, когда какой-либо враг уже себя как-то проявил, в тексте появляется конкретика – указываются, например, озеро Хасан и высота Заозёрная, говорится, что «били немца, били пана» («Нас не трогай», 1937), «сквозь пули дроздовцев прошли на Сиваш» («В двадцатом году», 1937), «Гайдамаки и немцы пытались / Нашу землю на части порвать» («Не скосить нас саблей острой», до 1936).

А вот после 22 июня 1941 года абстрактный враг из потенциального стал реальным, обрёл имя – и неудивительно, что по имени он и назван.

(Моё более позднее примечание от 9.07.2009. На самом деле Кумач представлял фашистов врагами и до войны, как мне стало недавно известно. Прекратил он это делать после заключения пакта Молотова-Риббентропа. Мой промах, конечно, – но промах, обусловленный тем, что я сознательно старался работать исключительно с легкодоступными и потому легко проверяемыми источниками.)

Точно так же вполне естественно, что в «Священной войне» отсутствуют те «типизированные части», как их называет Левашев, которые в изобилии попадаются в предшествующих произведениях Кумача. Если бы в первые дни войны, когда вся страна была потрясена только что совершённым нападением, Кумач выдал очередную песню о том, что «мы радостно поём» и «наша радость от того, что мы хорошо живём», – это выглядело бы, мягко говоря, странно. Зато та из «типизированных частей», где речь идёт об уничтожении врагов, в песне присутствует:



Дадим отпор душителям

Всех пламенных идей,

Насильникам, грабителям,

Мучителям людей!

<…>

Гнилой фашистской нечисти

Загоним пулю в лоб,

Отребью человечества

Сколотим крепкий гроб!



Причём, как и во многих довоенных текстах Кумача, для описания участи врага используются глагольные формы будущего времени. Но если в тех песнях будущее время носило характер обещания-угрозы, то здесь эту форму можно толковать и как обещание, и как призыв, тем более что для призыва к какому-либо действию будущее время используется в лозунгах сплошь и рядом[1]. Сравните хотя бы «Дадим отпор душителям» и плакат «Дадим для строящегося социализма в 1931 г. 8 млн. тонн чугуна».

Ругательный пафос Лебедева-Кумача звучит вполне в духе официальной советской пропаганды, что было подмечено Дубшаном и Сарматой. Мне же вспоминается ещё одно из важных агитационных событий первых часов войны – речь Молотова, произнесённая по радио 22 июня. Она тоже насыщена эмоционально-образными словами и выражениями в адрес фашистов: «разбойничье нападение», «вероломство», «зазнавшийся враг», «клика кровожадных фашистских правителей Германии, поработивших французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы» и проч. И ведь в той же речи прозвучали слова о том, что «Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную Отечественную войну» и проводилось сопоставление похода Гитлера с походом Наполеона – на последний «наш народ ответил Отечественной войной». С этой точки зрения и слова «война народная», и исторические ассоциации «с проклятою ордой» выглядят вполне оправданно, а главное – не противоречат официальной пропаганде, позиции властей. Причин же, по которым Лебедев-Кумач заменил молотовскую «Отечественную войну» «войной народной», я усматриваю две. Во-первых, слово «народный» как все прекрасно помнят, являлось одним из ключевых в советской идеологии, было у всех на слуху, засело в сознании и подсознании – потому и в песню попало. Во-вторых, слово «народная» куда лучше укладывалось в избранный размер, чем «Отечественная», потому и было предпочтено, тем более что смысл обоих эпитетов сходен.

Кстати – о стихотворном размере «Священной войны». Он охарактеризован у Левашева с поразительной безапелляционностью: «…очень редкий, НИКОГДА НЕ ПРИМЕНЯВШИЙСЯ СОВЕТСКИМИ ПОЭТАМИ поэтический размер – 3-стопный ямб с попеременным чередованием дактилических и мужских окончаний» (выделено мной). Несомненно, чтобы отважиться на такое заявление, нужно досконально знать ВСЮ советскую поэзию.

Я не знаю советской поэзии досконально, но припоминаю и «Уралочку», и «На солнечной поляночке». Да, наконец, того же «Бычка» Агнии Барто – хотя там и выпал слог в третьей строчке. А вот ещё один текст – несомненный образчик советской поэзии:



МОЯ СТРАНА



Цветут необозримые

Колхозные поля.

Огромная, любимая,

Лежит моя земля.



Как весело мне, граждане,

В моей большой стране, –

Пою я песни каждому,

И каждый вторит мне!



Мои заводы строятся,

Мои шумят леса,

Мои стальные соколы

Штурмуют небеса.



Шагай в любую сторону,

На север и на юг –

Везде – страна Советская,

Везде – найдется друг.



В любом селе и городе

Друзья мои живут,

И все меня по-своему

Товарищем зовут.



Я сын великой Родины,

Певец весёлых дней,

И нет меня счастливее,

И нет меня сильней!



Цветут необозримые

Колхозные поля.

Огромная, любимая,

Лежит моя земля.



Как радостно мне, граждане,

В моей большой стране, –

Пою я песни каждому,

И каждый вторит мне!



Год написания – 1937-й. Автор слов – Василий Лебедев-Кумач.

Уже слышу возражения: мол, стихи эти наверняка написаны в самом конце 1937 года, когда Кумач только-только получил послание из Рыбинска, ознакомился с подлинником «Священной войны» и находился под влиянием её размера… Да, могло быть и так. Но! Во-первых, вероятность того, что «Моя страна» появилась именно в декабре 1937 года, – примерно один к двенадцати. Во-вторых, сейчас я говорю не о Кумаче, а о том, что размер, которым написана «Священная война», был советской поэзии известен и ею освоен. (А если вернуться к проблеме авторства, то показательно, что до 1941 года наш герой размер «Священной войны» уже опробовал.) В-третьих, если кто-то всё-таки полагает, будто данный размер был взят на вооружение советскими поэтами только под влиянием Кумача, а тот ввёл его в свой поэтический обиход с лёгкой руки Боде, – то вот ещё один текст:



ЗЕЛЁНЫМИ ПРОСТОРАМИ



Зелёными просторами

Легла моя страна.

На все четыре стороны

Раскинулась она.



Её посты расставлены

В полях и в рудниках.

Страна моя прославлена

На всех материках.



Колхозы, шахты, фабрики –

Один сплошной поток…

Плывут её кораблики

На запад и восток;



Плывут во льды полярные

В морозы, в бури, в дождь.

В стране моей ударная

Повсюду молодёжь.



Ударная, упрямая, –

Не молодёжь – литьё.

И песня эта самая

Поётся про неё.



О том, как в дни ненастные

Она молотит рожь,

О том, как в ночи ясные

Свои обозы красные

Выводит молодёжь.



Уверенно стоит она

У каждого станка.

Проверена, испытана

Проворная рука.



В труде не успокоится

И выстоит в бою

За мир, который строится,

За родину свою.



На сей раз перед нами не кумачёвское творение. Автор – Михаил Исаковский, год создания – 1930-й. Интонационная схожесть двух процитированных текстов бросается в глаза, и если уж искать источники вдохновения для «Моей страны», то логичнее предположить, что она навеяна стихотворением Исаковского, а не рыбинского учителя.

Мне кажется показательным также и то, каким образом я в поисках дополнительных аргументов набрёл на стихотворение «Зелёными просторами». Я рассудил так: создатель «Священной войны» мог сознательно избрать для своих стихов размер, характерный для народного творчества (не зря же Некрасов, знавший толк в народной поэзии, в поэме «Кому на Руси жить хорошо» прибег к такому же трёхстопному ямбу с дактилическими и мужскими окончаниями). Возможно, такие стилизации под народные ритмы имели место преимущественно в дооктябрьский период (та же «В лесу родилась ёлочка», например) – тогда повышаются шансы у Боде. Но допустим, что и советские поэты обращались к той же народной традиции. Допустим, что «Моя страна» Кумача – не единичный случай. Как это проверить? Нужно провести поиск в творчестве тех современников Кумача, которые творили в народном духе. Из таких мне первым на ум пришёл Исаковский. Оставалось найти его произведение, удовлетворяющее критериям поиска (то есть появившееся ранее 1937 года и написанное в размере «Моей страны» и «Священной войны»). Тот факт, что такое произведение нашлось, я не считаю случайностью как раз потому, что не наткнулся на него случайным образом, а знал, что конкретно я ищу и почему ищу именно там. Я убедился, что ориентация на народное творчество была свойственна советской поэзии. Если правда, что Кумач создал в 1941 году песню о «войне народной», то его обращение к этой традиции выглядит вполне естественным, и избранный им размер не есть нечто из ряда вон выходящее[2].

Одним из непосредственных источников «Священной войны», её ритма, образов и отдельных фраз мне представляется следующий текст, который, в отличие от гипотетического черновика Боде (то ли реально существовавшего, то ли придуманного Мальгиным), слышал всякий, кто смотрел фильм Эйзенштейна «Александр Невский»:



Вставайте, люди русские,
На славный бой, на смертный бой.
Вставайте, люди вольные,
За нашу землю честную!



Живым бойцам почёт и честь,
А мёртвым – слава вечная.
За отчий дом, за русский край
Вставайте, люди русские!



Вставайте, люди русские,
На славный бой, на смертный бой.
Вставайте, люди вольные,
За нашу землю честную!



На Руси родной,
На Руси большой
Не бывать врагу!
Не бывать врагу!
Поднимайся, встань,
Мать родная, Русь!
Поднимайся, встань,
Мать родная, Русь!



Вставайте, люди русские,
На славный бой, на смертный бой.
Вставайте, люди вольные,
За нашу землю честную!



Врагам на Русь не хаживать,
Полков на Русь не важивать!
Путей на Русь не видывать,
Полей Руси не таптывать



Вставайте, люди русские,
На славный бой, на смертный бой.
Вставайте, люди вольные,
За нашу землю честную!



Перед нами стихи Владимира Луговского, положенные на музыку Прокофьевым и прозвучавшие с экранов в 1938 году. Комментировать тут почти нечего. Кто-то может подумать: а всё-таки Кумач – плагиатор! Пусть не у Боде украл, так у Луговского, какая разница… Но здесь речь идёт не о присваивании, а о переосмыслении и переработке чужого произведения, и в этом коренное отличие данного предположения от мальгинской версии. При всём сходстве текстов эти произведения всё-таки разные. По целому ряду параметров, в частности потому, что Луговской стремился в своём стихотворении соблюсти должную меру архаики, а «Священная война» при всех исторических аллюзиях – произведение современное. (Этим, кстати, она отличается и от стихов, которые Шевченко приводит в качестве ещё одного образца творчества Боде. Те стихи воистину тяготеют к веку девятнадцатому, если не раньше. Вряд ли у кого-нибудь из советских поэтов появилось бы желание «лобызать» героев войны.) Это, быть может, и частность, но давно ведь известно, что в литературе частности значат порой очень много, иногда они гораздо важнее общего[3].

Чернов также обратил внимание на параллели между кантатой из «Александра Невского» и «Священной войной». Но Чернов – сторонник «теории плагиата». Чтобы втиснуть эти параллели в прокрустово… точнее, в мальгиново ложе, он вынужден был выстроить громоздкую гипотезу. Мол, возможно, что Боде послал «Священную войну» не только Кумачу, но ещё и Луговскому, чей архив на этом основании тоже не худо бы проверить – вдруг там искомое письмо и обнаружится…

(Примечания и ссылки к статье вы можете посмотреть на странице В. Турецкого http://lingvik.livejournal.com/1406.html )

Продолжение статьи смотрите здесь: http://bestbefore41.ucoz.ru/publ/viktor_tureckij_ob_avtorstve_pesni_quot_svjashhennaja_vojna_quot_prodolzhenie/1-1-0-2